От жуткой зубной боли глаза мои
вылезали из орбит. Шло очередное литературное мероприятие, приуроченное к
юбилею одного из классиков. Господи, дай мне терпения! Некоторые верующие люди
считают, что ничего не болит без причины: если, к примеру, болят уши – значит
Бога не слышишь; если ноги – идёшь не в том направлении.
Дескать, все болезни – от греха, и каждая является определённым сигналом для
нас, очередным уроком, дающим возможность найти причину и исправиться перед
Богом, собой и людьми. Ни для кого не секрет, что в литературной и
окололитературной среде интриги, зависть и прочие неотъемлемые «атрибуты»
богемной жизни появились не вчера: осмелюсь предположить, что, скорее всего, и
исчезнут не завтра… Редко какое «зерно» не попало между «жерновами» сплетен и
кривотолков. Сам грешен, каюсь! По-видимому, это та цена, которую каждый
творческий человек обязан заплатить за Дар, которым обладает. Кого только нет
среди этой братии?! Колдуны, хироманты, шаманы… Как только себя ни называют
люди, кем только себя ни считают! Так это на самом деле или нет, сказать сложно.
Непросто и определить в одночасье, кто здесь поэт, а кто – графоман, кто
настоящий писатель, а кто выживший из ума маразматик. Детально же изучить
творчество каждого – невозможно! Жизни не хватит, да и зачем? Время само
расставит всё по местам и определит, чему из всего сотворенного остаться в
памяти людской на долгие годы, а чему уйти в небытие – нам же, живущим здесь и
сейчас, это неведомо… Сколько ни рассуждай, а спрогнозировать стопроцентного
результата не получится. Волею судьбы я тоже заброшен в этот «котёл» и вынужден
вариться в нём по всем правилам «поварского искусства», придуманного не мной.
Болит – значит сказал что-то не то, пообещал и не выполнил, обманул, осудил, не
к месту посмеялся над кем-то с ядовитым сарказмом, да мало ли что! Мы всего
лишь люди, слабые, едва заметные пылинки во вселенском масштабе, к тому же
грешащие делом, словом, помышлением и прочими грехами постоянно, часто не
обращая на это внимания.
Большинство из нас когда-то прочли Библию, настоящую и единственную «инструкцию»
по спасению души человеческой, ибо только в этом и состоит промысел Господень
да смысл жизни, о котором спорят мудрецы и безумцы многие века. И, как ни
изворачивайся, живём мы в мире, насквозь пропитанном необъяснимым. Невольно
вспомнился один случай, произошедший со мной в юности.
Жил я тогда в деревне со своей подругой Наташей, где у одного алкаша купил
добротный, но требующий ремонта дом. Свои отношения мы считали серьёзными, а
себя уже достаточно взрослыми и самостоятельными, чтобы из города перебраться в
такую глушь и учиться вести совместное хозяйство. Трудности нас не пугали:
решили жить вместе – будем жить!
Ремонт растянулся до поздней осени и незаметно перешёл в зиму. «Пахали», не
покладая рук. Наташа готовила еду, белила потолки, красила, убиралась… Я же всё
время что-то вымерял, строгал, рубил. Лицевую часть дома обшивал рейками до тех
пор, пока пальцы не стали примерзать к гвоздям. Дров для растопки печи хватило
только до первых морозов. В углярнике же, кроме совковой лопаты с обломанным
черенком и кувалды, ничего не осталось. Уголь выписывали согласно прописке, а
по ней мы числились городскими. Помочь в приобретении топлива могла водка, но
она в те времена продавалась по талонам, которые выдавали в поселковой
администрации по тому же принципу. В соседней деревне жила моя бабушка, у
которой на хозяйственные нужды были или талоны на водку, или припасённый
самогон. Утром на школьном автобусе добрались до её деревеньки, которая
находилась в нескольких километрах от нашего посёлка, выглядевшего на её фоне
настоящим мегаполисом. Объяснив ситуацию, которая на самом деле была
чудовищной, и получив заветные талоны от моей бабули, мы пошли отоваривать их в
единственный на всю деревню магазинчик. Чтобы не разбить бутылки с «жидкой
валютой», обернул каждую заранее приготовленными тряпками и плотно уложил в
сумку. Потряс её, слегка подкинул за ручки – не звенят.
- Ну, Наташка, - говорю, - теперь не замёрзнем. Угля привезут как миленькие.
Отойдя от магазина на пару сотен шагов, я увидел неизвестно откуда вывернувшую
подругу моей бабушки, бодро ковылявшую нам навстречу, ловко опираясь на
посошок.
Баба Лиза была местной ворожеей, знахаркой или, грубо говоря, колдуньей с
неоднозначной репутацией. Одни её уважали, другие боялись, а кто-то вообще не
воспринимал всерьёз… Тем не менее слава о её способностях распространялась
далеко. И приезжали к ней люди со своими проблемами отовсюду. Желающих попасть
на «приём» было много, поэтому очередь занимали чуть ли не с вечера. Но и это
не гарантировало «аудиенции», потому что была она в весьма преклонном возрасте
и, как всякая старушка, быстро уставала и часто прибаливала. Слышал я, что
люди, занимающиеся подобным ремеслом, сами себе помочь не могут. Других лечат,
выговаривают хвори, снимают порчу, а лично для себя как целители бессильны.
Также где-то читал, что не бывает белой или чёрной магии в отдельности и если
«чародей» умеет делать доброе, то способен и на злое: накидывать «хомуты»,
«венцы безбрачия» и делать прочие пакости. Наверное, это так, ведь, исходя из
Священного Писания, Бог не отрицал существование Сатаны и наоборот… Подтвердить
или же опровергнуть эти доводы рядовому обывателю не под силу. Ну, я отвлёкся.
Жила она одна в начале деревни, в большом бревенчатом доме, построенном возле
перекрёстка трёх дорог. Рядом с его воротами росла красивая ель, упираясь
тяжёлыми лапами в забор палисадника.
В школьные годы, когда я приезжал к своей бабушке на каникулы, много небылиц
доводилось мне слышать о бабе Лизе от деревенской детворы. Но я к этим историям
никогда серьёзно не относился, считая их обыкновенными страшилками, не более…
Ведь она частенько бывала у моей бабули в гостях и подолгу беседовала с ней о
совершенно незнакомых мне людях. Ко мне всегда относилась как к родному внуку,
всякий раз угощая чем-нибудь сладеньким. Без гостинцев никогда не приходила…
Ничего сверхъестественного я в ней не замечал и в свою очередь относился чуть
ли не лучше, чем к родной. Привык, может, поэтому и не боялся как другие. Да и
кого бояться-то? Сухонькая, морщинистая старушка, взгляд всегда с каким-то
весёлым, хитрым прищуром. Даже на бабу Ягу из сказки не похожа. На вид ей было
не меньше восьмидесяти лет, а сколько точно – не знаю, не интересовался.
- Здравствуйте, молодые люди! Домой направляетесь?
- Да, баба Лиза. Погостили и хватит. Надо ремонт завершать.
- Может, угостите бабушку водочкой? Совсем ослабла. А выпью чуток – мне и
полегчает.
- Нету, баба Лиза. Продукты несём, - соврал я. – Да и зачем нам водка? Сами не
пьём и вам не советуем.
- Скоро в гости ко мне придёте, расскажете, как жизнь молодая.
- Ошибаетесь, баба Лиза. Некогда нам по гостям шлындать, забот невпроворот.
- Ну-ну, - улыбнулась она ехидно. – Сказала придёте – значит придёте.
«Ну и бабка, - подумал я. – Откуда узнала, что водку несём? Чутьё у неё, что
ли? Через сумку ничего не видно, бутылки не звенят, да и мало ли откуда мы
идём! Видимо, не зря люди болтают, непростая она».
До дома добрались на попутке, устали как собаки, да ещё и зуб у меня
разболелся. Поужинать не получилось, потому как боль не отпускала, а напротив,
постепенно разрасталась всё сильнее и сильнее. К вечеру щека распухла. За
окнами поднялся сильный ветер со снегом.
- Пойду ставни на крючки закрою, а то стёкла расшибут, - сказал я Наташе.
Выходя из дому, поскользнулся и больно ушиб колено об обитое жестью крыльцо,
накинул крючки на ставни и похромал обратно. Возле печи, тряся рукой,
всхлипывала Наташа.
- Вот дров подкладывала – руку обожгла.
И в этот момент погас свет!
«Что за чертовщина! – подумал я. – Все напасти в одну кучу. Опять, наверное,
подстанцию вырубило».
Конечно, такое и раньше случалось, но тогда это казалось обычным делом.
Посветив фонариком, нашёл в аптечке таблетку обезболивающего и, не разжёвывая,
проглотил. Долго в ту ночь мне пришлось ворочаться с боку на бок, мешая Наташе
уснуть. Когда отключился – не помню.
Утром пошли в амбулаторию, где, по слухам, имелся и стоматолог. Полная
женщина-врач во время осмотра резюмировала:
- Буду удалять. Без анестезии вытерпишь? Лекарство закончилось.
- Да делайте, что хотите, лишь бы не болело больше.
Пока она ковырялась разными железками у меня во рту, я сидел, зажмурившись и
почти не дыша. Вдруг - десна захрустела, резкая дикая боль, голова закружилась…
- Два часа не есть, не пить, - эхом донеслось откуда-то. - Зажми вату зубами.
Под руку с Наташей поплелись домой. В скважине навесного замка я ковырялся
минут двадцать, сплюнув на снег мешавшую материться вату и дыша на свои озябшие
пальцы. Наконец открыл. Печка давно прогорела, и дом остыл. «Нащипав» топором
лучинок для растопки с сухих поленьев, стал их разжигать. Слава Богу, к нашему
возвращению дали свет, и на плитке что-то зашкворчало. Казалось, вечность
прошла, пока в доме стало тепло. Немного перекусив, попробовали взяться за
домашние дела, но они почему-то не ладились. То я молотком по пальцу попаду, то
Наташа краску разлила, запах от которой разошёлся по всему дому, хоть
противогаз надевай.
- Ну и вонючку ты купил! Ужас!
- Ничего, - отшучивался я. – Потеплее будет в доме – проветрим, и все дела.
Чуть позже стало не до шуток. Вновь заболело то место, где ещё утром был зуб.
- Видимо, не всё удалили, осколок или нерв остался, - рассуждал я вслух,
пытаясь найти этому хоть какое-то разумное объяснение.
Но боль меньше не становилась, щёку опять разбарабанило.
«Что же делать? Больница уже закрыта, а завтра выходной», - думал я.
- Может, водкой прополощешь? Хоть боль немного утихнет, - предложила Наташа, и
тут опять погас свет.
- Пойду свечу поищу. Батарейки в фонарике сели, - сказала она и направилась в
соседнюю комнату, служившую нам и кухней, и столовой.
Вдруг тишину разорвал грохот падающей посуды и чего-то ещё. Послышалась
матерная брань, что-то упало, покатилось. Как выяснилось, упала она, а
покатились сложенные около печи дрова.
- Ты цела там? – прохрипел я из зала.
-Да вроде. Нахрена ты наложил целую поленницу? Чудом ноги не поломала.
- Для просушки. Чтобы горели хорошо, - ответил я, чуть не плача от боли.
Зачиркала зажигалка, и Наташа вошла со свечой на блюдце в одной руке и растирая
ушибленное бедро другой.
Мы сидели при свете вздрагивающего пламени свечи, прижавшись друг к другу. Оно
всё время металось из стороны в сторону, норовив погаснуть. От этого по стенам
бегали зловещего вида тени, искажая наши силуэты, как в кривых зеркалах.
Беспричинно скрипели половицы, создавая акустическую иллюзию чьих-то шагов.
Леденящий ужас сначала обнял нас за плечи, а после облепил целиком. Ветер
усиливался, и ставни начали стучать по окнам.
«Ерунда какая-то, - думал я. – Я же их вчера намертво закрючил. В чём же дело?
Мистика, не иначе!»
- Одевайся, Наташка. Бери водку. Пойдём к бабе Лизе.
- Сколько брать?
- Бери всю. Рисковать не хочу. Видно, правду люди говорят: ей врать бесполезно!
Наташа согласилась со мной взглядом, наспех собралась, и мы отправились в путь.
Сколько ни пробовали голосовать проезжавшим мимо машинам, никто не хотел
останавливаться ночью. Шли пешком. Вот уже и минул последний пригорок, за
которым виднелись огоньки фонарных столбов бабушкиной деревни. Позвякивая
бутылками, стали спускаться к перекрёстку трёх дорог. И вдруг остолбенели от
удивления.
Сгорбившись, баба Лиза прогребала фанерной лопатой тропинку к своему крыльцу.
Переглянувшись, зашагали к ней с открытыми ртами.
- Я же говорила, что придёте, а вы не верили. Не уважаете старших – вот и беды
с вами разные случаются, - не оборачиваясь, сказала она.
Оправдываться и что-то сочинять не было ни сил, ни желания.
- Прости нас, баба Лиза, обманули мы тогда, пожалели водки. За уголь заплатить
хотели – топить нечем.
- Да не нужен он вам. Не житьё там. Изба эта проклятая. Бывший её хозяин
собутыльника там убил, разрубил на части да скормил свиньям! А не посадили его
потому, что больной он на голову. Потаскали по милициям да больницам, подлечили
и отпустили. Вот такие дела, ребятишки! Да вы проходите в дом, не дело на
холоде стоять. А со щекою что? Небось зуб болит? Так подавно студить нельзя, а
то рты раззявили, снежинки вон залетают… Проходите, проходите, не стесняйтесь,
- лукаво улыбаясь, говорила она, поправляя узел на пуховой шали. – Сейчас
заговорю тебе – утром пройдёт. Собаку не бойтесь, не тронет. Ну-ка, цыц! –
рявкнула она на лохматое лающее чудовище, звенящее массивной цепью.
Собака умолкла, заскулила и скрылась в будке величиной чуть ли не с голубятню.
Вошли, разделись, Наташа выставила бутылки на стол. В доме было уютно и
чистенько, как это обычно бывает у бабушек.
- Слазь-ка в подполье, солонины возьми на закуску, а девочка твоя пусть тарелки
да стопочки из буфета достаёт. У меня и свет там есть – провели люди добрые. Я
их ребёнка от заикания вылечила. Сейчас включу, полезай.
В подполье стоял какой-то туман, наверное, испарения от сырости и в мороз это
так проявлялось!
-Ну, подавай баночки. Их тоже люди дали. Денег-то не беру – нельзя на этом
наживаться, отнимется дар. А так благодарит каждый по-своему, и на том спасибо.
Подав то, на что указала хозяйка, выпрыгнул оттуда, как пробка из бутылки
шампанского!
-Ну, готовь на стол пока, - сказала она Наташе, - а я своим делом займусь.
Пойдём в баню, полечу тебя, да не одевайся – там тепло, я вечером топила.
Предбанник был большим и сухим. Всюду на крючках и верёвочках висели какие-то
сушёные травы, связанные в пучки. В углу на столике стояла электрическая
плитка. Усадив меня на табурет и растопив на сковородке кусочки воска, баба
Лиза стала что-то шептать и водить ею над моей головой.
- Ну всё, - сказала она через некоторое время. – А через девку эту смерть тебе
фигурки показали. Не могу я такого горя допустить! С детства твоего забочусь о
тебе и люблю, как родного внука. Прогоню все напасти!
Я послушно кивал головой, боясь показать своё несогласие.
- Я при ней ничего не скажу, и ты не говори. Само всё случится, - сказала она,
пригрозив пальцем.
Наученный горьким опытом, я делал вид, что разделяю её мнение.
- Ну, пошли, выпьем по рюмочке да перекусим. Уморилась я.
Закуска к нашему возвращению была аккуратно разложена по тарелкам, рюмки
наполнены. Вскоре меня развезло так, словно я один выпил всю принесённую водку!
Чувствую: в сон клонит.
- Ну, спасибо вам за всё, баба Лиза, пойдём мы, - сказал я.
- Да ночуйте у меня. Я постелю, - запротестовала она.
- Нет-нет. Пойдём к моей бабуле спать, а утром – домой.
- До Маши не достучитесь: она слышит плохо и спит крепко, - не унималась баба
Лиза.
- Нет-нет, спасибо, пойдём мы.
- Ну как знаете, вам видней, - в голосе её появились нотки обиды и равнодушия.
Не помню, как дошли, попали в дом, но раздеться мне помогала Наташа. В сон
провалился, как в пропасть! Когда жуткий сушняк заставил меня открыть глаза, за
окном было по-прежнему темно.
- Наташа, черпани из фляги водички холодной. В горле пересохло.
В соседней комнате, за занавеской, горел свет. Её тёплые колготки лежали на
сундуке вместе с кофтой. Самой же рядом не было. Несколько раз окликнул её по
имени, а может и «по матери» - тишина! С большим трудом поднялся с кровати,
прошёл в соседнюю комнату, где за столом сидела моя бабушка и глядела на меня
растерянными и влажными от слёз глазами.
- Где Наташа?
- Ушла.
- Куда ушла? Ночь на дворе.
Я поднял взгляд на настенные часы. Пятый час утра!
- Так в чём она пошла? С голыми ногами, что ли? Ты почему, баба, меня не
разбудила?
- Сама не знаю…
- Она же замёрзнет. Ну ты даёшь!
- Говорила: «Плохо, что в вашей деревне железнодорожной станции нет». Ключи вот
от избы твоей оставила, сказала: в город поедет…
- На чём? Электрички-то ещё не ходят.
Путаясь в штанинах и рукавах, быстро оделся и отправился на поиски, разумеется,
пешком. На вокзале увидел «путейца» в оранжевом жилете, огромного, как скала,
мужика, подкидывавшего на ладони размером с сапёрную лопатку связку ключей. Он
и рассказал мне, что ночью приходила какая-то продрогшая от холода девица и
попросила посадить её на любой поезд в сторону Красноярска, что они и сделали с
дежурной по вокзалу. Ошарашенный такими новостями, я побрёл в свой дом, собрал
необходимые вещи, деньги и документы. Посмотрев в зеркало, обнаружил, что
опухоль спала, а боль осталась только в душе…
На первом же поезде вернулся в город, позвонил Наташе, но аргументировать свой
внезапный отъезд она не смогла. Попросила встреч с ней не искать и больше
никогда не звонить… С тех пор я её ни разу не видел, а дом свой весной обменял
на благоустроенную квартиру в городе.
Мероприятие закончилось. Люди стали подниматься с мест, заставив меня своей
суетой «вынырнуть» из воспоминаний. Может, я ими отвлёкся, но зубная боль
прошла, ещё раз напомнив о том, что ничего не болит без причины, значит…
